Синий Альбом

Альбом записан в январе 1981 года. Вышел в самиздате

АКВАРИУМ:
Б.Г. - голос, гитары, фортепиано, губная гармошка
А. Романов - флейта, голос, электрическая гитара
М. Файнштейн - бас, percussion
В. Гаккель - виолончель

+ Д. Гусев (Рыжий Чорт) - губная гармошка, percussion

Все песни БГ, кроме No.4 (А. Романов)

Фото - Андрей "Вилли" Усов

Борис Гребенщиков:
Поздней осенью 1980 года Тропилло, гипнотически убедив старушку-вахтершу в том, что мы - пионеры, ввел нас в Дом Юного Техника на Охте, где служил руководителем кружка звукозаписи. Играли фанфары, пел хор нелегальных ангелов - началась Новая Эпоха. Дорвавшись до студии, мы попытались было записать "Марину" и "-30", но, вероятно, время тяжелого электрического Аквариума прошло. Наш ударник тбилисского периода Женя Губерман и мистический авангардист Саша Александров (Фагот) как-то растворились в воздухе; Аквариум остался в первоначальной квартетной форме (Дюша, Файнштейн, Гаккель и я). Мы плюнули на "профессионализм", сели в студию и принялись записывать то, что было записывать веселее всего - новое и никому неизвестное. "Железнодорожная Вода" была написана в поезде Ленинград-Солнечное (в Солнечном удалось снять комнату с печкой на всю зиму - жилья в городе не было); Рыжий Чорт, на время мигрировавший в Ленинград, дул в гармошку и поддерживал должную степень анархии; Тропилло самоотверженно работал по десять, а когда было нужно, и по тридцать часов в сутки. Дюша, неожиданно для меня, выступил в роли электрического гитариста и записал соло в "Псе" и собственные "Странные Объекты", чем превратил альбом из коллекции песен в самостоятельное живое существо. Михаил как раз успешно осваивал percussion (по-моему, именно в это время он открыл, что, если в пустую пивную банку насыпать смесь определенных круп и заклеить пластырем, то получающийся шейкер неплохо звучит и выглядит определенно фирменно); Сева, хоть и проболел большую часть записи, но смог внести изрядный элемент психоделии в "Плоскость": он играл, а мы дрались за право крутить ручки единственного присутствовавшего в студии эффекта (который еще сыграет немалую роль в наших записях и первых альбомах "Кино"). Собственно говоря, это был первый порядочный подпольный русский альбом: песни записаны в студии, расставлены в нужном порядке, фотообложка вручную приклеена клеем "Момент" на коробки, облепленные синей бумагой. Из группы довольно идеалистически настроенных странников Аквариум стал реальностью, а значит, - истинным мифом.

Дай мне напиться железнодорожной воды;
Дай мне напиться железнодорожной воды.
Мне нравится лето тем, что летом тепло,
Зима мне мила тем, что замерзло стекло,
Меня не видно в окно, и снег замел следы.

Когда я был младше, я ставил весь мир по местам;
Когда я был младше, я расставил весь мир по местам.
Теперь я пью свой wine, я ем свой cheese,
Я качусь по наклонной, не знаю, вверх или вниз,
Я стою на холме, не знаю, здесь или там.

Мы были знакомы, я слышал, что это факт;
Мы были знакомы, я слышал, что это факт.
Но сегодня твой мозг жужжит, как фреза;
Здесь слишком светло, и ты не видишь глаза,
Но вот я пою, попадешь ли ты в такт?

Есть те, что верят, и те, что смотрят из лож.
И даже я порой уверен, что вижу, где ложь.
Но когда ты проснешься, скрой свой испуг:
Это был не призрак, это был только звук;
Это тронулся поезд, на который ты не попадешь.

Так дай мне напиться железнодорожной воды;
Дай мне напиться железнодорожной воды.
Я писал эти песни в конце декабря,
Голый, в снегу, при свете полной луны,
Но если ты меня слышишь, наверное, это не зря.

Мне пора на покой:
Я устал быть послом рок-н-ролла
В неритмичной стране.
Я уже не боюсь тех, кто уверен во мне.

Мы танцуем на столах в субботнюю ночь,
Мы старики, и мы не можем помочь,
Но мы никому не хотим мешать,
Дайте счет в сберкассе - мы умчимся прочь;

Я куплю себе Arp и drum-machine,
И буду писаться совсем один,
С двумя-тремя друзьями, мирно, до самых седин...

Если бы вы знали, как мне надоел скандал;
Я готов уйти; эй, кто здесь
Претендует на мой пьедестал?

Где та молодая шпана,
Что сотрет нас с лица земли?
Ее нет, нет, нет...

Мое место под солнцем жарко как печь.
Мне хочется спать, но некуда лечь.
У меня не осталось уже ничего,
Чего я мог или хотел бы сберечь;

И мы на полном лету в этом странном пути,
И нет дверей, куда мы могли бы войти.
Забавно думать, что есть еще люди,
У которых все впереди.

"Жить быстро, умереть молодым" -
Это старый клич, но я хочу быть живым.
Но кто-то тянет меня за язык,
И там, где был дом, остается дым;

Но другого пути, вероятно, нет.
Вперед - это там, где красный свет...

Где та молодая шпана,
Что сотрет нас с лица земли?
Где та молодая шпана,
Что сотрет нас с лица земли?
Ее нет, нет, нет...

Мне кажется, нам не уйти далеко,
Похоже, что мы взаперти.
У каждого есть свой город и дом,
И мы пойманы в этой сети;
И там, где я пел, ты не больше, чем гость,
Хотя я пел не для них.
Но мы станем такими, какими они видят нас.
Ты вернешься домой,
И я - домой,
И все при своих.

Но, в самом деле, зачем мы нам?
Нам и так не хватает дня,
Чтобы успеть по всем рукам,
Что хотят тебя и меня.

И только когда я буду петь,
Где чужие взгляды и дым,
Я знаю, кто встанет передо мной
И заставит меня,
И прикажет мне
Еще раз остаться живым.

Рутман, где твоя голова?
Моя голова там, где Джа.

Вот моя кровь,
Вот то, что я пою.
Что я могу еще;
Что я могу еще?

Чуть-чуть крыши,
Хлеб, и вино, и чай;
Когда я с тобой,
Ты - мой единственный дом.
Что я могу еще;
Что я могу еще?

Джа даст нам все,
У нас больше нет проблем;
Когда я с тобой,
Ты - мой единственный дом...

Что я могу еще?..

Насколько по кайфу быть здесь мне;
Большая река течет по мне.
Насколько по кайфу быть здесь мне;
Река... Гора... Трава... Рука...

Какая свеча в моем окне?
Какая рука в моей руке?
Насколько по кайфу быть здесь мне;
Река... Гора... Трава... Рука...

Долгая память хуже, чем сифилис,
Особенно в узком кругу.
Такой вакханалии воспоминаний
Не пожелать и врагу.
И стареющий юноша в поисках кайфа
Лелеет в зрачках своих вечный вопрос,
И поливает вином, и откуда-то сбоку
С прицельным вниманьем глядит электрический пес.

И мы несем свою вахту в прокуренной кухне,
В шляпах из перьев и трусах из свинца,
И если кто-то издох от удушья,
То отряд не заметил потери бойца.
И сплоченность рядов есть свидетельство дружбы
Или страха сделать свой собственный шаг.
И над кухней-замком возвышенно реет
Похожий на плавки и пахнущий плесенью флаг.

И у каждого здесь есть излюбленный метод
Приводить в движенье сияющий прах.
Гитаристы лелеют свои фотоснимки,
А поэты торчат на чужих номерах.
Но сами давно звонят лишь друг другу,
Обсуждая, насколько прекрасен наш круг.
А этот пес вгрызается в стены
В вечном поиске новых и ласковых рук.

Но женщины, те, что могли быть, как сестры,
Красят ядом рабочую плоскость ногтей,
И во всем, что движется, видят соперниц,
Хотя уверяют, что видят блядей.
И от таких проявлений любви к своим ближним
Мне становится страшно за рассудок и нрав.
Но этот пес не чужд парадоксов:
Он влюблен в этих женщин,
И с его точки зренья он прав.

Потому что другие здесь не вдохновляют
Ни на жизнь, ни на смерть, ни на несколько строк;
И один с изумлением смотрит на Запад,
А другой с восторгом глядит на Восток.
И каждый уже десять лет учит роли,
О которых лет десять как стоит забыть.
А этот пес смеется над нами,
Он не занят вопросом, каким и зачем ему быть.

У этой песни нет конца и начала,
Но есть эпиграф - несколько фраз:
Мы выросли в поле такого напряга,
Где любое устройство сгорает на раз.
И, логически мысля, сей пес невозможен -
Но он жив, как не снилось и нам, мудрецам.
И друзья меня спросят: "О ком эта песня?"
И я отвечу загадочно: "Ах, если б я знал это сам..."

Все, что я пел - упражнения в любви
Того, у кого за спиной
Всегда был дом.
Но сегодня я один
За праздничным столом;
Я желаю счастья 
Каждой двери,
Захлопнутой за мной.

Я никогда не хотел хотеть тебя
Так,
Но сейчас мне светло,
Как будто я знал, куда иду.
И сегодня днем моя комната - клетка,
В которой нет тебя...
Ты знаешь, что я имею в виду.

Все, что я хочу;
Все, что я хочу, 
Это ты.

Я пел о том, что знал.
Я что-то знал;
Но, Господи, я не помню, каким я был тогда.
Я говорил люблю, пока мне не скажут нет;
И когда мне говорили "нет",
Я не верил и ждал, что скажут "да",
И, проснувшись сегодня, мне было так странно знать,
Что мы лежим, разделенные, как друзья;

Но я не терплю слова "друзья",
Я не терплю слова "любовь",
Я не терплю слова "всегда",
Я не терплю слов.

Мне не нужно слов, чтобы сказать тебе, что ты -
Это все, что я хочу...

Танцуем всю ночь, танцуем весь день,
В эфире опять одна дребедень,
Но это не зря;
Хотя, может быть, невзначай;
Гармония мира не знает границ,
Сейчас
Мы будем пить чай.

Прекрасна ты, достаточен я,
Наверное, мы плохая семья,
Но это не зря;
Хотя, может быть, невзначай.
Гармония мира не знает границ,
Сейчас
Мы будем пить чай.

Мне кажется, мы - как в старом кино,
Пора обращать воду в вино,
И это не зря;
Хотя, может быть, невзначай.
Гармония мира не знает границ,
Сейчас 
Мы будем пить чай.

Мы стояли на плоскости 
С переменным углом отраженья,
Наблюдая закон, 
Приводящий пейзажи в движенье;
Повторяя слова, 
Лишенные всякого смысла,
Но без напряженья, 
Без напряженья...

Их несколько здесь,
Измеряющих время звучаньем,
На хороший вопрос 
Готовых ответить мычаньем;
И глядя вокруг, 
Я вижу, что их появленье
Весьма неслучайно, 
Весьма неслучайно...

В подобную ночь мое любимое слово - "налей";
И две копейки драгоценней, чем десять рублей.
Я вижу в этом руку судьбы,
А перечить судьбе грешно.
И если ты спишь, то зачем будить?
А если нет, то и вовсе смешно.

Приятно видеть отраженье за черным стеклом,
Приятно привыкнуть, что там, где я сплю, это дом.
Вдвойне приятно сидеть всю ночь.
Мой Бог, как я рад гостям;
Но завтрашний день есть завтрашний день, 
И пошли они ко всем чертям...

В конце концов, пора отвыкнуть жить головой;
Я живу, как живу, и я счастлив, что я живой.
И я пью, мне нравится вкус вина,
Я курю, мне нравится дым...
И знаешь, в тот день, когда я встретил тебя,
Мне бы стоило быть слепым.