Альбом выпущен в мае 1988 фирмой Мелодия

Записи осени 1987

БГ 
Андрей Романов 
Андрей Решетин 
Иван Воропаев 
Всеволод Гаккель 
Александр Ляпин 
Александр Титов 
Петр Трощенков 
Михаил Васильев 
Вячеслав Егоров 

а также: 
Иван Шумилов 
Вячеслав Харипов 
Дмитрий Кольцов 
Сергей Щураков 

Художник - С. Дебижев. 

Борис Гребенщиков : 

Студия Юного Техника закрылась на вечный ремонт (т.е. до дирекции, наконец, донесли, что кружок звукозаписи обжили далеко не пионеры). Прозорливый Андрей Владимирович (Тропилло) к этому времени давно успел унести из студии мастер-ленты всех альбомов, сделать с них копии, талантливо замаскировать копии под оригиналы и спрятать копии в тех местах, где их должны будут искать, "если что". Где были спрятаны сами оригиналы, никто уже и не спрашивал.

Полтора года нам было негде писаться, и только шантажом мы принудили "Мелодию" дать нам студийное время (долгая, но смешная история). Таким образом, мы впервые попали в официозную советскую студию. Хоть звукорежиссер и отнесся к нам с неожиданной симпатией, но результат все равно получился громоздким. Жалко, что вторая сторона должна была бы быть совсем другой, но, по вполне определенным причинам, три необходимые песни даже не стали дописываться, их место заняли "Золото", "Аделаида" и "Поколение Дворников" - тоже неплохие произведения, но явно не из этого альбома.

В "Дереве" потребовался аккордеон, и Гаккель привел своего давнишнего знакомого Сережу Щуракова (сам же он, при этом, покинул студию где-то на середине записи).

После смерти Саши Куссуля образовалось пустое место, там, где должна быть скрипка. Новой струнной секцией стали Андрей Решетин ("Рюша") и Ваня Воропаев; они были Куссулевскими знакомыми и когда-то играли вместе с ним. Для нас это было достаточной рекомендацией.

Остается добавить, что оркестр крумхорнов и т.п. был услышан на улице и без лишних проволочек приглашен в студию.

После ставшего нам почти родным приюта юных техников, работа в цитадели советской музыки была тяжелым испытанием. Было странно находиться в месте, где все устроено по принципу максимального пренебрежения как к людям, играющим музыку, так и к людям, ее записывающим; как будто процесс записи - это тяжелый труд на благо Родины (наподобие целины и строительства БАМа), который, по определению, не должен быть легок и приятен. Этот невидимый флер до сих пор висит над всеми студиями, связанными с "Мелодией", только теперь к нему добавилась разреженная атмосфера пост-имперской нищеты. Но несмотря ни на что, мы все-таки ухитрялись получать удовольствие даже там.

"Равноденствие" было лебединой песней Аквариума 80-х годов. Мы уже не вмещались в одну группу - нас физически было слишком много, со слишком разными интересами и подходом к делу. Сакмаров был прав, когда определил "Р", как гимн. Время звало двигаться дальше. Трудно было бы сказать, куда, но неведомо для нас капкан был уже готов распахнуться.

Пока цветет иван-чай, пока цветет иван-чай,
Мне не нужно других книг, кроме тебя,
Мне не нужно, мне не нужно.

Возьми снежно белый холст,
Тронь его зеленым и желтым,
Ослепительно синим.
Cделай деревья, и они тебе скажут,
Как все, что я хотел,
Становится ветром, и ветер целует ветви.

И я говорю: "Спасибо за эту радость!"
Я говорю: "Спасибо за эту радость!"

Пока цветет иван-чай, пока цветет иван-чай,
Мне не нужно других книг, кроме тебя,
Мне не нужно, мне не нужно.

Ветер говорит с ними.
Это совершенный метод,
Жалко, что нам не хватает терпенья.
Но это совершенный метод,
Рано или поздно мы опять будем вместе,
И то, что было боль, станет как ветер,

И пламя сожжет мне сердце,
И я повторю: "Спасибо за эту радость!"
Я повторяю: "Спасибо за эту радость!"

Пока цветет иван-чай, пока цветет иван-чай,
Мне не нужно других книг, кроме тебя,
Мне не нужно, мне не нужно.

Великий дворник, великий дворник
В полях бесконечной росы,
Великий дворник, великий...

Они догонят нас,
Только если мы будем бежать,
Они найдут нас,
Только если мы спрячемся в тень.
Они не властны
Над тем, что по праву твое,
Они не тронут тебя, они не тронут тебя...

Вечные сумерки времени с одной стороны,
Великое утро с другой.
Никто не тронет нас в этих полях,
Никто не тронет тебя, никто не тронет тебя.

Великий дворник, великий дворник
В полях бесконечной росы,
Великий дворник, великий дворник...

Здесь между двух рек - ночь.
На древних холмах, лежа в холодном песке,
Ждет наблюдатель. Он знает, что прав.
Он неподвижен и прям. Скрыт в кустах
Его силуэт. Ветер качает над ним
Ветви, хоть ветра сегодня нет.

Ночь кружится в такт
Плеску волн, блеску звезды,
И наблюдатель уснул,
Убаюканный плеском воды.
Ночь пахнет костром.
Там за холмом - отблеск огня,
Четверо смотрят на пламя.
Неужели один из них я?

Может быть, это был сон,
Может быть, нет,
Не нам это знать.
Где-нибудь ближе к утру
Наблюдатель проснется,
Чтобы отправиться спать.

Тем, кто держит камни для долгого дня,
Братьям винограда и сестрам огня,
О том, что есть во мне,
Но радостно не только для меня.
Я вижу признаки великой весны,
Серебряное пламя в ночном небе,
У нас есть все, что есть.
Пришла пора, откроем ли мы дверь?

Вот едут партизаны полной луны,
Мое место здесь.
Вот едут партизаны полной луны.
Пускай...

У них есть знания на том берегу,
Белые олени на черном снегу.
Я знаю все, что есть, любовь моя,
Но разве я могу? (Я-а не могу...)
Так кто у нас начальник и где его плеть?
Страх - его праздник, и вина - его сеть.
Мы будем только петь, любовь моя,
Но мы откроем дверь.

Вот едут партизаны полной луны,
Мое место здесь.
Вот едут партизаны полной луны.
Пускай их едут.

Возьми в ладонь пепел, возьми в ладонь лед.
Это может быть случай, это может быть дом,
Но вот твоя боль, так пускай она станет крылом,
Лебединая сталь в облаках еще ждет.

Я всегда был один, в этом право стрелы,
Но никто не бывает один, даже если б он смог,
Пускай наш цвет глаз ненадежен, как мартовский лед,
Но мы станем как сон, и тогда сны станут светлы.

Так возьми в ладонь клевер, возьми в ладонь мед,
Пусть охота, летящая вслед, растает, как тень.
Мы прожили ночь, так посмотрим, как выглядит день,
Лебединая сталь в облаках - вперед!

Ветер, туман и снег.
Мы одни в этом доме.
Не бойся стука в окно,
Это ко мне,
Это северный ветер, 
Мы у него в ладонях.
Но северный ветер - мой друг,
Он хранит все, что скрыто.
Он сделает так,
Что небо станет свободным от туч
Там, где взойдет звезда Аделаида.

Я помню движение губ,
Прикосновенье руками.
Я слышал, что время стирает все.
Ты слышишь стук сердца - 
Это коса нашла на камень.

И нет ни печали, ни зла,
Ни горечи, ни обиды.
Есть только северный ветер,
И он разбудит меня
Там, где взойдет звезда
Аделаида.

Те, кто рисует нас,
Рисуют красным на сером.
Цвета как цвета,
Но я говорю о другом,
Если бы я умел это, я нарисовал бы тебя
Там, где зеленые деревья
И золото на голубом.

Место, в котором мы живем,
В нем достаточно света,
Но каждый закат сердце поет род стеклом.
Если бы я был плотником,
Я сделал бы корабль для тебя,
Чтобы уплыть с тобой к деревьям
И к золоту на голубом.

Если бы я мог любить,
Не требуя любви от тебя,
Если бы я не боялся
И пел о своем,
Если бы я умел видеть,
Я бы увидел нас так, как мы есть,
Как зеленые деревья и золото на голубом.

Ты - дерево, твое место в саду,
И когда мне темно, я вхожу в этот сад.
Ты - дерево, и ты у всех на виду,
Но если я буду долго смотреть на тебя,
Ты услышишь мой взгляд.

Ты - дерево, твой ствол прозрачен и чист,
Но я касаюсь рукой, и ты слышишь меня.
Ты - дерево, и я как осиновый лист,
Но ты ребенок воды и земли, а я сын огня.

Я буду ждать тебя там, где ты скажешь мне,
Там, где ты скажешь мне,
Пока эта кровь во мне, и ветер в твоих ветвях,
Я буду ждать тебя, ждать тебя.

Ты - дерево, твоя листва в облаках,
Но вот лист пролетел мимо лица.
Ты - дерево, и мы в надежных руках.
Мы будем ждать, пока не кончится время
И встретимся после конца.

Очарованный тобой мой лес,
Ослепительный сад
Неподвижный и прямой все дни.
Кто мог знать, что мы
Никогда не вернемся назад,
Однажды выйдя из дверей.

Очарованный тобой, я ничего не скажу,
Между нами нет стекла и нечего бить
Кто мог знать, что нам, нам будет нечего пить,
Хотя вода течет в наших руках


Скажи мне хоть слово, я хочу слышать тебя

И оставленный один, беззащитен и смят.
Этот выбор был за мной, и я прав,
Вот мой дом, мой ослепительный сад
И отражение ясных звезд
В темной воде, в темной воде, в темной воде...

Поколение дворников и сторожей
Потеряло друг друга
В просторах бесконечной земли,
Все разошлись по домам.
В наше время,
Когда каждый третий - герой,
Они не пишут статей,
Они не шлют телеграмм,
Они стоят как ступени,
Когда горящая нефть
Хлещет с этажа на этаж,
И откуда-то им слышится пение.
И кто я такой, чтобы говорить им,
Что это мираж?

Мы молчали, как цуцики,
Пока шла торговля всем,
Что только можно продать,
Включая наших детей.
И отравленный дождь
Падает в гниющий залив,
И мы еще смотрим в экран,
А мы еще ждем новостей.
И наши отцы никогда не солгут нам.
Они не умеют лгать,
Как волк не умеет есть мясо,
Как птица не умеет летать.

Скажи мне, что я сделал тебе,
За что эта боль?
Но это без объяснений,
Это видимо что-то в крови,
Но я сам разжег огонь,
Который выжег меня изнутри.
Я ушел от закона,
Но так не дошел до любви.

Но молись за нас,
Молись за нас, если ты можешь.
У нас нет надежды, но этот путь наш
И голоса звучат все ближе и строже,
И будь я проклят, если это мираж.